– Мечты и реальность редко совпадают, Маш, – он качает головой, отворачиваясь в сторону и глядя в окно. Отсюда нам видно только верхушки деревьев и небо.

– Но разве ты не об этом мечтал? Голливуд, свободная жизнь, экстрим каждый день, – натянуто улыбаюсь. Марк отпускает голову.

– Красивое кольцо, – произносит он. Мы оба смотрим на золотой ободок с сверкающими бриллиантами. Я чувствую щемящую грусть в выражении его глаз, когда наши взгляды снова встречаются. Голливуд не сделал его счастливым. Он так и не нашел там то, что искал. – Зачем ты так рисковала, Маш?

В его словах слышится упрек и непонимание, моя улыбка становится шире, естественней. Я понимаю, что он имеет в виду. Простой вопрос для меня.

– Дети – это не риск, Марк. Это тот самый смысл, ради которого и стоит жить… или умирать.

– Замолчи, – в глазах его мелькает гнев. – Не смей говорить о смерти. Не в твоем возрасте. Если твой муж знал о твоих проблемах с сердцем, почему он не обезопасил тебя?

– Марк, – прерываю я его яростную тираду. – Это не твое дело.

– Возможно, – соглашается он, – Но, если ты говоришь о смысле…. Какой смысл умирать в двадцать? Ради чего?

– Ради новой жизни. Тебе не понять, Марк. Ты не женщина. Мужчине никогда не почувствовать, что значит носить в себе новую жизнь, ощущать его, как чудо, продолжения себя. Ты не держал на руках своего ребенка. И не понимаешь, что выше этого счастья нет ничего. Давай не будем ссориться, – я примирительно пожимаю его горячие пальцы. – Ева такая красивая девочка. Ты обязательно должен ее увидеть. Может быть, ты изменишь свое мнение. Уверена, что в твоем Голливуде есть особенная девушка, и, возможно…

– Я не думаю, Маш, – поспешил оборвать меня Марк. – Я не готов стать отцом. Не уверен, что это мое. И девушки особенной у меня нет. Ты же меня знаешь, я не создан для серьезных отношений.

– Не уверена, что знаю тебя, Марк, – проглотив внезапно образовавшийся в горле ком, произношу я. Я ловлю себя на мысли, что злюсь на него. Мне не нравится его сарказм и ирония, слишком неуместные сейчас.

– Лучше, чем кто-либо из нашей веселой семейки, – отвечает он, снова перебирая мои волосы. – Ты приедешь ко мне, Маш? Когда-нибудь, когда подрастет дочь и у тебя появится время.

Его слова вызывают у меня улыбку.

– Моя дочь еще не скоро подрастет, но спасибо за приглашение. Немного некорректно приглашать только меня. Я теперь замужняя женщина.

– Я сказал то, что сказал, Маш, – произносит Марк, обхватывая пальцами мои скулы. – И я думаю, ты поняла, что я имел в виду.

У меня перехватывает дыхание, и я в недоумении наблюдаю за серьезным сосредоточенным лицом Марка. Он сейчас не похож на себя. То, как Марк смотрит на меня, нервирует и напрягает. Я слишком удивлена его странным поведением, что, когда он наклоняется и целует меня в губы, мне даже не приходит в голову оттолкнуть его. Он крепко удерживает мое лицо, не позволяя увернуться. Его язык очерчивает контур моих губ, и в этот момент я, наконец, прихожу в себя. Я даю ему несильную пощечину, и Марк отстраняется, лукаво улыбаясь. Я смотрю на его губы, которые только что меня целовали, и не могу поверить в то, что он сделал это. Ненормальный. У меня даже дар речи пропадает. Я впервые не знаю, что сказать.

– Ты долго раздумывала, Маш. Стоило вмазать мне гораздо раньше. Прости. Я, Бог знает, когда тебя теперь увижу. Не могу уехать, не забрав у тебя хотя бы поцелуй, – говорит он беспечно, словно случившиеся для него не более, чем нелепая шутка. Я вытираю губы тыльной стороной ладони.

– Ты идиот, Марк, – произношу со злостью. – Ты хоть понимаешь, как это неуместно?

– Не сердись, Джульетта, – улыбка с ямочкой на щеке меня обезоруживает. Совсем, как в детстве.

– Когда ты уезжаешь? – спрашиваю я, чтобы не акцентировать внимание не неловком эпизоде.

– Послезавтра, Маш, – Марк отводит глаза. – Мама согласилась со мной поехать, побудет у меня несколько дней. Младших детей заберут на это время Юля и Света.

– Мало им своего детского сада, – закатываю глаза. – Но так будет лучше для мамы. Будь с ней внимательнее, Марк. Ей сейчас необходима твоя забота.

– Ты учишь меня, как я должен себя вести с собственной матерью? – холодно спрашивает Марк, разрывая наш физический контакт и вставая на ноги. Руки в карманах, ноги на ширине плеч.

– Ты все еще считаешь нас сиротками, которые отобрали у тебя родителей? – спрашиваю я. Марк неопределенно передергивает плечами.

– Я никогда не думал так о тебе, – отворачиваясь, говорит он.

– Но я была единственной, кому ты сказал это, – упрекнула я, и тут же пожалела об этом. Я же решила отпустить все обиды, оставить в прошлом. Зачем мы все это бередим?

– Ты была единственной, кого я, вообще, любил в этой жизни после родителей. И, может быть, даже больше, чем их. Даже больше… Черт, – срывается с его губ нервное ругательство. Он чертыхается трижды, отходит к окну, проводит рукой по татуированному затылку, глядя куда угодно, но не на меня. Я второй раз за нашу непродолжительную встречу, не нахожу слов. Подтягиваю колени к груди, но тут же выпрямляю, захваченная врасплох приступом боли. Немного приподнимаюсь, опираясь спиной на подушки. На него не смотрю, потрясенная повисшими в воздухе признаньями. Мы молчим, и это мучительная пауза становится невыносимой. Мое сердце бешено стучит, о чем сигнализируют приборы.

– Тебе лучше уйти, Марк. Я думаю, мама была права, – произношу я тихо. Он поворачивается вполоборота, бросая на меня взгляд, в котором намешано так много всего, но даже не хочу разбираться в этом.

– Поздновато для признаний, Джульетта. Я понимаю. Прости, – Марк натянуто улыбается, порывисто приближаясь ко мне. Я вздрагиваю, почти испуганно прижимаясь спиной к спинке кровати. – Останемся друзьями? – он протягивает руку. Я вижу, как одна маска сменяет другую. Был ли он искренним хотя бы минуту за время нашей встречи? Чему я должна верить? Что за спектакль одного актера? И для кого?

Я скольжу подозрительным взглядом по невозмутимо улыбающемуся лицу. Марк замечает мое замешательство, садится на корточки перед кроватью, игнорируя стул. Я смотрю на него сверху вниз, чувствуя, как тревога отпускает. Я думаю, это вызвано отчасти тем, что его лицо находится на уровень ниже моего. Чистая психология.

– Извини, если я тебя чем-то обидел. Не хотел, растерялся просто, – произносит он низким приглушенным голосом. Я вижу, как от напряжения пульсирует венка у него на виске, как наливаются мышцы на руках. Он держит улыбку на губах, но она выглядит жалко, пока не сползает окончательно. – Поверь, в моей жизни все непросто, и приехать сюда тоже было чертовски сложно. Я хотел бы изобразить из себя беспечного идиота, баловня судьбы, которому все удается по щелчку. Красивая жизнь, которую ты представляешь, глядя на надпись Голливуд на калифорнийских холмах вовсе не так сказочна и безоблачна, Маш. Если сказать в двух словах, то это такое же дерьмо, как и здесь, но завернутое в красивую обертку. Извини, что выражаюсь так грубо. На самом деле я сейчас еще очень вежлив. Ты бы пришла в ужас, если бы знала, как я жил и что делал, как низко опустился. Мои трезвые дни можно сосчитать на пальцах…. Если тебе кажется, что ты возмущена и оскорблена тем, что я сейчас говорю, то поверь я не сказал и десяти процентов. Но я пришел к тебе не за пониманием и даже не прощением. Мне не нужна твоя жалость, соболезнования. Мне нужна ты в моей жизни снова. Все равно, как и на каких условиях. Пусть это будут сообщения, скайп, е-мейлы, но мне нужно .... Маш, если я почувствую, что падать ниже некуда, я должен знать, что есть человек, которому я могу рассказать об этом, и он не отвернется от меня с презрением. Ты не отвернешься. Я знаю. Мы были кем угодно друг для друга, но только не чужими. И ты не можешь отрицать, что так же чувствуешь нашу связь, как и я.